М.Ю. Трейстер (Бонн) Оружие сарматского типа на Боспоре в I–II вв. н.э.

4. Сопоставление изобразительных материалов и археологических реалий

4.1. Короткие мечи и кинжалы с прямым перекрестьем

4.1.1. Мечи и кинжалы с волютообразным навершием

Волютообразная форма навершия кинжала, изображенного у всадника на стеле Дафна сына Психариона (кат. № 2; рис. 2. 3), напоминает навершие кинжала из погребения второй половины I в. до н.э. кургана № 1 у хут. Зубова [Думберг, 1899, c. 97; Ростовцев, 1918, c. 53; Гущина, Засецкая, 1989, c. 116, № 124, табл. XI; Cat. New, York, 2000, p. 187, no. 134]. Его длина составляет 28,5 см. Этот кинжал имеет прямое перекрестье. Перекрестье и навершие инкрустированы тонкими золотыми полосками (рис. 3. 4). Мотив и техника инкрустации напоминают декор железных мечей IV в. до н.э. из Филипповского могильника в Южном Приуралье, что уже отмечалось исследователями [Cat. New York, 2000, p. 187, no. 134]. Примерно этим же временем (I в. до н.э. — начало I в. н.э.) датируются железный кинжал с волютообразным навершием длиной 35 см из сарматского погребения № 2 кургана № 1/1967 у с. Ново-Луганское, лежавший в погребении параллельно правой руке погребенного [Шаповалов, 1973, c. 85–87, рис. 4. 1; Симоненко, 1984, c. 132, 133], и подобный кинжал из впускного сарматского погребения у с. Чкалово в степном Крыму [Симоненко, 1984, c. 132, 133, рис. 4]. Оба этих кинжала в отличие от кинжала, изображенного на стеле Дафна и кинжала из кургана у х. Зубова, не имеют перекрестий. Подобное, но упрощенной формы бронзовое навершие имеет железный кинжал длиной 35 см с прямым перекрестьем, найденный под правой бедренной костью костяка в погребении кургана № 17/1972 Бережновского могильника в Нижнем Поволжье, которое датируется не позднее рубежа II–III вв. н.э. Рукоять и деревянные ножны этого парадного кинжала были украшены обкладкой из золотой фольги с геометрическим орнаментом [Федоров-Давыдов, 1980, c. 235–238, рис. 1, 2; Дворниченко, Федоров-Давыдов, 1989, c. 18, 19; 43, 44. рис. 26; Симоненко, 1984, c. 135]. Еще один подобный биметаллический кинжал длиной 34 см был найден под правым бедром погребенного в сарматском погребении II–III вв. н.э. кургана № 25/1972 у с. Сидоры Волгоградской области [Скрипкин, Мамонтов, 1977, c. 285–287; Федоров-Давыдов, 1980, c. 237, 238; Симоненко, 1984, c. 133, 135].

Уже отмечалось, что короткие мечи и кинжалы с такими навершиями, восходящими к раннесарматским образцам Волго-Уральского региона, известны на протяжении всей савроматской и сарматской культуры [Симоненко, 1984, c. 135; Скрипкин, 1990, c. 124, рис. 22. 18–20]. Аналогичные кинжалы длиной 29–32 см встречены в бактрийских могильниках Южного Таджикистана I–II вв. н.э. [Мандельштам, 1966, c. 103–111, табл. XXXIX–XL; Cat. Zurich, 1989, S. 27, Nr. 27; Литвинский, 2001, c. 236–238, табл. 58; 61. 3–13], а также в курганах Согда. В частности, такой кинжал длиной 34 см был найден в погребении кургана № 16 Кызылтепинского могильника, которое датируется рубежом н.э. или I в. н.э. [Обельченко, 1978, c. 122, рис. 4; Обельченко, 1992, c. 152, 153].

4.1.2. Мечи и кинжалы с кольцевидным навершием

Форма большинства кинжалов, представленных на рассматриваемых боспорских надгробиях, сопоставима, например, с парадным кинжалом из сарматского погребения № 1 кургана у с. Пороги, имеющего длину 31,5 см. У этого кинжала кольцевидное навершие, прямое перекрестье и он был вложен в деревянные ножны, обтянутые красной кожей. При этом рукоять кинжала и ножны были украшены накладными золотыми пластинками с изображением львов и пластинками с филигранным декором с пастовыми вставками. Кинжал был найден лежащим вдоль правого бедра, несколько под углом к бедренной кости погребенного, при этом его навершие находилось на уровне костей таза [Симоненко, Лобай, 1991, c. 9, рис. 3. 1]. По реконструкции, выполненной А.В. Симоненко и Б.И. Лобаем, кинжал был подвешен к портупейному ремню, так что ножны дополнительно фиксировались на бедре двумя парами ремней, оканчивающихся прямоугольными обоймами и наконечниками. Концы ремней, вероятно, завязывались [Симоненко, Лобай, 1991, c. 49, рис. 26; с. 52; Pfrommer, 1992–1993, S. 17, Abb. 9; Simonenko, 2001, S. 230, 231, Abb. 22; Schiltz, 2002, p. 862, 863, fig. 6]. Есть основание полагать, что подобный способ ношения коротких мечей и кинжалов, ножны которых дополнительно фиксировались к правому бедру при помощи двух пар кожаных ремней, был типичен для сарматских всадников, в погребениях которых такие кинжалы с кольцевидными навершиями обычно и находят лежащими у правого бедра [Хазанов, 1971, c. 13; см. также: Усть-Альминский некрополь, катакомба 612: Loboda et al., 2004, S. 308, Abb. 6; Пуздровский, 2007, c. 346, рис. 73; катакомба 620, погребение 2: Loboda et al., 2004, S. 330, Abb. 19; Пуздровский, 2007, c. 347, рис. 74; могила 711: Пуздровский, 2007, c. 352, рис. 78].

Если реконструкция способа фиксации на бедре кинжала из погребения у с. Пороги основана на находках пряжек и наконечников ремней, то в могиле № 700 Усть-Альминского некрополя, датирующейся первой четвертью II в. н.э., был найден меч в деревянных ножнах длиной 50 см [Пуздровский, 2007, c. 350, рис. 77]. Ножны имели боковые лопасти у перекрестия и в нижней части, украшенные бронзовыми бляхами с позолотой (рис. 14. 1) [Пуздровский, 2005, c. 317, 319, рис. 2. 4; Пуздровский, 2007, c. 130, рис. 87. 5]. Очевидно, что отверстия в бляшках служили для продевания ремней, фиксирующих меч на бедре. Находки подобных кинжалов с сохранившимися деревянными ножнами с боковыми лопастями, украшенными бляшками с отверстиями или заклепками, происходят из некоторых сарматских погребений I–II в. н.э. Подонья. В качестве ближайшей аналогии А.Е. Пуздровским приводится находка в погребении 8 кургана 16 могильника Центральный VI в степном Подонье, где лопасти несохранившихся деревянных ножен были украшены крупными серебряными полусферическими бляшками [Безуглов, 1988, c. 103, рис. 1. 2; 2. 14]. Еще две находки железных кинжалов с прямым перекрестьем и кольцевидными навершиями в сохранившихся деревянных ножнах с боковыми выступами происходят из погребения II в. н.э. № 1 кургана № 25/1987 группы «Валовый-I» в Нижнем Подонье. Кинжалы имеют общую длину около 47 см — на выступах также закреплены серебряные полусферические и конические бляшки с отверстиями (рис. 14. 2) [Cat. Paris, 2001, p. 246, no. 283; Беспалый, Беспалая, Раев, 2007, с. 60, 61, № 13, 21, табл. 73. 4 а, б]. При одном из полуразрушенных мужских скелетов 18–20 лет в погребении № 5 кургана № 70/1982 у х. Новый был найден лежащий вдоль правого бедра железный меч с несохранившейся рукоятью в красных деревянных ножнах с боковыми лопастями. В верхние лопасти были вставлены две круглые массивные заклепки [Ильюков, Власкин, 1992, c. 82, № 79; c. 81, рис. 20. 12, 13; см. реконструкцию: Cat. Daoulas, 1995, p. 88, no. 111]; вероятнее всего, нижние лопасти не сохранились — из описания понять трудно, однако находки всего четырех заклепок [Cat. Frankfurt, 2003, S. 118] подтверждают реконструкцию.

4.1.3. О генезисе коротких мечей и кинжалов в ножнах с боковыми лопастями

Особого внимания заслуживают кинжалы, изображенные на стеле Хрестиона (кат. № 1; рис. 1. 3, 4), а также на рельефах кат. № 15, 16 (рис. 5. 3). Стела Хрестиона дает наиболее четко сохранившееся изображение кинжала в ножнах с боковыми лопастями из всех известных в Северном Причерноморье. Здесь находки подобных кинжалов или коротких парадных мечей длиной 35–40 см (с ножнами) происходят из тайника сарматского погребения конца I в. н.э.; кургана у п. Дачи под Азовом [Cat. Tokyo, 1991, nos. 108, 109; Беспалый, 1992, c. 185–188, № 8, рис. 11, 12; Cat. Zurich, 1993, Nr. 133; Brentjes, 1993, S. 30 f., Abb. 36 a, b; Cat. Daoulas, 1995, nos. 104, 105; Cat. Paris, 2001, no. 238; Schiltz, 2002, p. 853–859, figs. 2, 3; Мордвинцева, 2003, № 76, рис. 31, 32; Кат. Москва, 2005, № 2; Минасян, 2006, с. 213–223; Мордвинцева, Трейстер, 2007, № А67.3, рис. 42, 43, табл. 27; Засецкая, Минасян, 2008, с. 44–52; Кат. Ст.-Петербург, 2008, № 13] и из саркофага II склепа II/1975 в Горгиппии [Кат. Москва, 1987, № 250, рис. 85, табл. 46; Cat. Tokyo, 1991, no. 177; Brentjes, 1993, S. 34; Cat. Paris, 2001, no. 335; Schiltz, 2002, p. 864, 865, fig. 7; Alekseeva, 2002. S. 109, 111, Abb. 22; Treister, 2003, p. 57, 58, fig. 9; Мордвинцева, 2003, № 86, рис. 36; Мордвинцева, Трейстер, 2007, № А52.8, рис. 47, табл. 26], которое датируется серединой — третьей четвертью II в. н.э. Из разрушенного погребения сарматского скептуха в Косике на Нижнем Поволжье происходят фрагментированные ножны с боковыми выступами [Дворниченко, ФедоровДавыдов, 1993, c. 156, 157, рис. 10; Schiltz, 2002, p. 860, 862, fig. 5].

Рис. 14. Железные кинжалы в деревянных ножнах с боковыми лопастями: 1 — Усть-Альминский могильник, могила № 700. Бахчисарай, БИАМ (рисунок по: Пуздровский, 2007); 2 — погребение № 1 кургана № 25/1987 могильника Валовый-I. Азов, АИАПМЗ, инв. КП-25309/454 (фото по: Cat. Paris, 2001, no. 283)

Появление таких кинжалов или коротких мечей в ножнах с боковыми лопастями в Северном Причерноморье (*5 Реальные находки кинжалов в деревянных ножнах с боковыми выступами в археологических комплексах первых веков н.э. на территории Боспора неизвестны. Кинжал в деревянных ножнах, украшенных золотой фольгой, с круглыми выступами у перекрестья, украшенными накладными бляшками с филигранным декором в виде четырехлепестковых розетт, случайно найденный в Керчи в 1902 г. [ОАК за 1902 г., c. 135, № 14, рис. 238 а, б; Ростовцев, 1918, c. 53, 54, рис. 32; Sarov, 2003, S. 39, Abb. 3], судя по декоративной пластине со вставками, украшавшей его рукоять, позволяет относить его к IV–V вв. н.э. Образцы кинжалов V в. н.э. в ножнах с боковыми выступами происходят из кургана № 7/1990 у с. Брут в Северной Осетии [Кат. Москва, 2005, c. 41, № 84] и погребений № 39 и 43 могильника I у крепости Цибилиум в Абхазии [Воронов, Шенкао, 1982, c. 151, рис. 18. 3; 152, 153, рис. 19. 9].) происходит одновременно с распространением их в Центральной и Передней Азии в I в. до н.э. — I в. н.э. Аналогичный меч в парадных ножнах, имеющих боковые лопасти, был найден в некрополе Тилля-тепе [Sarianidi, 1985, S. 247, 248, Nr. IV.8, Taf. 157–161; Сарианиди, 1989, c. 94–98, рис. 33; Brentjes, 1993, S. 32, Abb. 37; Schiltz, 1994, S. 320, 321, 324, Abb. 236; Brentjes, 1996, S. 26; Schiltz, 2002, p. 860, 861, fig. 4; Cat. Paris, 2006, p. 196, 197, 279, nos. 113, 115; реконструкцию костюма с кинжалом, подвешенным на ремешке к поясу и пристегнутым к правом бедру см. Сарианиди, 1989, c. 88, рис. 32; Cat. Paris, 2006, p. 192; ср. Яценко, 2006, c. 172, 173, 176, рис. 119]. Известны подобные кинжалы и по изображениям на рельефах из Передней Азии. Еще В. Гинтерс использовал изображения на стелах из Нимруд Дага в качестве параллелей для реконструкции внешнего вида причерноморских находок [Ginters, 1928, S. 59]. В дальнейшем же это сопоставление становится общим местом в исследованиях [см., например, Mielczarek, 1999, p. 91; Безуглов, 2000, c. 180; Schiltz, 2002, p. 867, 868, fig. 9]. Аналогичный кинжал с боковыми лопастями, украшенными львиными масками [Young, 1963, S. 203–208, Taf. 48; 51A; Tanabe et al., 1998, p. 139, 142–144, pls. 166, 169–171] изображен на стеле, представляющей Митридата I Каллиника (109–70 гг. до н.э.) и Геракла из Арсамеи на Нимфее. Подобные кинжалы, детали которых видны не столь отчетливо, изображены на стелах западной террасы Немруд Дага, на которых представлен царь Коммагены Антиох I (69–34 гг. до н.э.) c Гераклом [Tanabe et al., 1998, p. 87. 90, pls. 115, 118], Зевсом [Tanabe et al., 1998, p. 92. 96, pls. 120, 124] и Аполлоном [Tanabe et al., 1998, p. 102. 105, pls. 130. 133]. Интересно, что кинжалы на рельефах из Коммагены имеют два типа навершия: кольцевидное, наиболее ясно видное на рельефе из Арамеи на Нимфее и волютообразное — на рельефах из Немруд Дага [Ginters, 1928, Taf. 26b; Winkelmann, 2003, S. 55, 126, Taf. 13 вверху), что соответствует двум типам наверший на всаднических кинжалах, изображенных на боспорских рельефах и двум типам наверший коротких мечей и кинжалов у сарматов. И украшение боковых выступов бляшками с зооморфными сюжетами также находит параллель в оформлении бляшками в золото-бирюзовом сти ле примерно одновременного коммагенским рельефам парадного кинжала из погребения знатного воина саргатской культуры в кургане № 3 Исаковского-I могильника в Западной Сибири [Погодин, 1998, c. 36-38, рис. 4; Koryakova, 2006, p. 110, fig. 12]. Кинжалы на рельефах из Коммагены изображены подвешенными на пояс с правой стороны, наконечники их ножен находятся существенно выше колена, при этом, несмотря на детальную проработку, никаких свидетельств того, что они дополнительно крепились ремнями к бедру, нет. Учитывая то, что Антиох и Митридат одеты в широкие шаровары со складками, такой способ дополнительной фиксации мечей невозможен. Для кинжалов из Исаковки, Тилля-тепе, как и для находок из Дач и Горгиппии, тоже нет никаких данных о том, что мечи пристегивались к бедру при помощи дополнительных ремней.

Если указанные выше изображения на рельефах из Коммагены и пальмирской скульптуре привлекались исследователями как сравнительный материал для находок ножен мечей с боковыми лопастями, то бронзовая статуя так называемого «парфянского правителя» из Шами в Иране в этом контексте за редкими исключениями [Brentjes, 1993, S. 34, Abb. 39; Winkelmann, 2003, S. 56, Abb. 6 вверху] не рассматривалась. Между тем на каждом бедре правителя изображено по кинжалу, при этом отчетливо видны рукоять и часть ножен кинжала с узкими боковыми лопастями, украшенными маленькими полусферическими бляшками с рельефными вихреобразными розеттами (*6 Ср. декор халцедонового навершия длинного меча из погребения № 8 кургана № 16/1979 могильника Центральный VI на водоразделе р. Дон и Сал [Безуглов, 1988, с. 104, 105, рис. 2. 4]. ). Нижняя часть ножен украшена параллельными поперечными линями [Mathiesen, 1992, p. 166; Curtis, 1993, p. 65; Vogelsang-Eastwood, 2000, p. 43, 44, fig. 13; Curtis, 2001, p. 315, pl. IIa; Cat. Bochum, 2004, S. 822, Abb. S. 823 справа, 826; Яценко, 2006, с. 114, рис. 68]. Статуя из Шами датируется исследователями по-разному — от конца II в. до н.э. до II в. н.э. [Ghirshman, 1962, S. 89, Abb. 99; Kawami, 1987, pl. 11; Curtis, 1993, p. 64, 65, fig. 1, pl. XIXa; см. литературу: Mathiesen, 1992, p. 166, 167, no. 80; Vogelsang- Eastwood, 2000, p. 31–47; Cat. Bochum, 2004, S. 822–827, Nr. 567], однако с наибольшей вероятностью, как это было показано В. Куртис [Curtis, 1993, p. 65], ее следует относить ко времени между серединой I в. до н.э. и началом I в. н.э.

Наиболее подробный анализ распространения кинжалов в ножнах с боковым выступом в Парфии представлен в недавней работе С. Винкельман [Winkelmann, 2003, S. 54–57]. Она приводит довольно многочисленные изображения кинжалов, аналогичных кинжалу на статуе из Шами, например, с узкими лопастями, в том числе с отверстиями для продевания ремней на фрагменте статуи с акрополя Сузы [Winkelmann, 2003, S. 56, Abb. 6 в центре], на рельефе из Ашшура [Winkelmann, 2003, S. 56, 57, Abb. 14], а также на серии парфянских бронзовых пряжек [Ghirshman, 1979, p. 172, 189, 190, pl. II. 2; Collon, 1995, p. 195, fig. 159; Curtis, 2001, p. 306, 325, pl. XII; Winkelmann, 2003, S. 57, Abb. 7 в центре и внизу; James, 2004, p. 250, fig. 141B] и терракот [Curtis, 2001, p. 300, 317, pl. IVc; Winkelmann, 2003, S. 57, Abb. 7 вверху: кинжал на правом бедре; ср. терракоту из Исламского музея в Берлине с изображением кинжала на левом бедре: Cat. Wien, 1996, S. 229, Nr. 74: I–III вв. н.э.] с изображениями всадников с подобными кинжалами как на правом, так и на левом бедре. Интересно, что на некоторых терракотах, как например, на терракоте из Британского музея, всадник изображается с кинжалом и горитом центрально-азиатского типа [Winkelmann, 2003, S. 57, Abb. 7 вверху]. Учитывая форму и конструкцию боковых лопастей с бляшками с отверстиями для продевания ремней, кинжалы, изображенные на статуе правителя из Шами, весьма близки находкам из погребений кочевников I–II вв. н.э. на Нижнем Дону и в Юго-Западном Крыму (рис. 14). Интересно, что в погребении № 1 кургана № 25 могильника Валовый-I было найдено два кинжала в ножнах с боковыми лопастями (ср. два кинжала на статуе из Шами), причем один из них лежал вдоль правой бедренной кости, рукоятью на уровне таза, а второй — параллельно ему у стенки могилы [Беспалый, Беспалая, Раев, 2007, табл. 71].

Близка и форма боковых лопастей ножен кинжала с изображенными на них бляшками с отверстиями, представленного на верхней части одной из стел из Керчи, хранящейся в ГИМ (кат. № 16). Интересно, что боковые лопасти изображены только в верхней части ножен — неясно, каким образом крепилась к ремню нижняя часть ножен (рис. 5. 3).

Хорошо известны изображения кинжалов в ножнах с боковыми выступами и в позднепарфянском искусстве II–III вв. н.э. [Winkelmann, 2003, S. 57, 58], а также на многочисленных рельефах и скульптурах из Пальмиры [Tanabe, 1986, p. 244, pl. 211; p. 272, pl. 239; p. 286, pl. 255; p. 416, pl. 385; p. 418–420, pls. 387–389; p. 422, pl. 391; p. 426, pl. 395; p. 441–443, pls. 410–412] и Хатры [Winkelmann, 2003, S. 45–47, 122, Abb. 10; Winkelmann, 2004, Nr. 4, 7, 10, 13, 16, 25, 31–34, 42, 48, 56, 63, 66, 70].

Прототипы кинжалов с ножнами с боковыми лопастями на боспорских стелах происходят из памятников начала I тыс. до н.э. Синьцзян-Уйгурского автономного района и более поздних скифских памятников пазырыкской культуры Горного Алтая V/IV — III/II вв. до н.э. Из погребения в районе Нилка (Синьцзян) происходят украшенные гравированными изображениями костяные ножны длиной 15,2 см [Cat. Mannheim, 2007, S. 295. Nr. 178]. В курганах Уландрыка, Сайлюгема, Юстыда и Барбургазы были найдены такие деревянные модели ножен. На их округлых боковых выступах имеются отверстия, в которые пропускались частично сохранившиеся кожаные ремни, крепившие ножны к ноге. При этом ремешок у эфеса ножен соединялся со специальным портупейным ремнем, который фиксировал ножны с кинжалом на поясе [Кубарев, 1981, c. 39–42, рис. 6–8; с. 44–47; Кубарев, 1987, с. 60–65, рис. 22, табл. IV. 8; XVI. 13; XXVIII. 19; XLVIII. 9; LVIII. 9; LX. 16. 18; LXII. 3; LXIV. 8; LXVI. 6; LXX. 17; LXXV. 36; LXXVIII. 12; LXXXI. 9; LXXXVI. 15; Кубарев, 1991, с. 75–77, рис. 17, табл. V. 8; VII. 9; XIV. 8; XIX. 9; XXVII. 26; XLVII. 28; LII. 34; LVII. 27; Кубарев, 1992, с. 62–64, рис. 20. 1–3, табл. XX. 12; XXV. 8; XXX. 17; Сарианиди, 1989, с. 98; Brentjes, 1993, S. 26–30, Abb. 34; Brentjes, 1996, p. 25; Schiltz, 2002, p. 867–872, fig. 10; Winkelmann, 2003, S. 79–81]. Бронзовый кинжал длиной 17,5 см в деревянных ножнах, обтянутых кожей с такими выступами, был найден на правой бедренной кости ребенка, похороненного в кургане № 2 могильника Ак-Алаха I на Горном Алтае [Полосьмак, 1994, c. 62, 63, рис. 76; c. 64, 65, рис. 79. 2, 3]. А железный кинжал в подобных деревянных ножнах происходит из погребения воина в кургане Олон-Курин-Гол в Северной Монголии [Molodin et al. 2007, S. 154, Abb. 13]. Этот новый тип ножен кинжалов, рассчитанный, прежде всего, для всадников, могли изобрести только кочевники: кинжал в ножнах, закрепленных таким образом, не болтается и не бьет всадника по ноге. Такой способ носки годится только для кинжалов и коротких мечей, не доходивших до колена [Кубарев, 1981, c. 50–52; Кубарев, 1987, c. 64, 65; ср. Хазанов, 1971, c. 13; Brentjes, 1996, p. 25; Winkelmann, 2003, S. 79, 81].

Предположение о южно-сибирском (северно-китайском) происхождении кинжалов в ножнах с боковыми выступами подтверждается находкой парадного кинжала в ножнах, обтянутых кожей, покрытой лаком красного и черного цветов и с золотыми бляшками с изображением плывущих по кругу уток, украшенных вставками бирюзы, на боковых выступах, в погребении воина № 6 кургана № 3 Исаковского-I могильника саргатской культуры в Приобье, которое датируется в рамках конца III — начала I вв. до н.э. [Погодин, 1998, c. 36, 38, рис. 4; Koryakova, 2006, p. 110, fig. 12]. Это древнейшая известная на сегодняшний день находка парадного кинжала в ножнах с боковыми выступами.

Не позднее II в. до н.э. парадные кинжалы с серповидными навершиями и прямыми перекрестьями, с золотыми обкладками ножен и небольшими, лишь слегка выступающими боковыми выступами в их нижней части получают распространение у сарматов Южного Приуралья (*7 Прохоровка, курган № 1/1911 [Ростовцев, 1918, c. 6, 14–16, № 5, c. 41, 49–51, табл. III. 1, 2; Rostowzew, 1931, S. 589, 590; Зуев, 2000, c. 317–319, табл. V. — Красногоровский курган под Орском: длина клинка 40 см [ОАК за 1903 г., с. 126, 127, рис. 257; Ростовцев, 1918, с. 25, 26, табл. III. 4; Rostowzew, 1931, S. 594, 595]. См. в целом об этих кинжалах: Мордвинцева, Шинкарь, 1999; Зуев, 2000, c. 317, 318; Мордвинцева, Хабарова, 2006, c. 23, 24, рис. 8. ) и Заволжья (Верхнее Погромное, курган № 7/1957, погребение № 6: общ. длиной 45,8 см) [Мордвинцева, Шинкарь, 1999, c. 138, 139, № 2, c. 143, рис. 1. 2; Мордвинцева, Хабарова, 2006, c. 23, 24, рис. 8; c. 92, № 61]. Подобные же выступы с отверстиями имеются и на обкладке ножен меча из Буеровой Могилы на Таманском полуострове [Ростовцев, 1918, c. 45–49, табл. III. 4]. Судя по всему, кинжалы и мечи с боковыми выступами в нижней части ножен фиксировались на ноге лишь внизу ножен, а верхняя их часть подвешивалась к поясу на ремне (ср. ошибочную реконструкцию с отверстием в верхней части ножен прохоровского кинжала [Зуев, 2000, c. 319, табл. V. 5]). В пользу того, что кинжалы подвешивались к поясу, говорит и положение кинжала в погребении № 6 кургана № 7 у с. Верхнее Погромное с рукоятью на уровне пояса [Мордвинцева, Шинкарь, 1999, c. 145, рис. 3. 2]). Очевидно, что особенности самих кинжалов — ярко выраженная связь типа навершия (серповидного) с ножнами, имеющими небольшие кругленные выступы лишь в нижней части, не позволяют рассматривать эту группу сарматских парадных кинжалов в качестве прототипов кинжалов, изображенных на боспорских надгробиях. Парадные кинжалы с серповидными навершиями были локальным феноменом, характерным преимущественно для Южного Приуралья, Нижнего Поволжья (*8 О парадных кинжалах с серповидными навершиями в деревянных ножнах, обтянутых золотом, из памятников Прикубанья II в. до н.э. см.: Марченко, 1996, c. 52, 53, рис. 63. 14, 15. ), и не оказали такого колоссального влияния на оружие Евразии и Переднего Востока, как кинжалы в ножнах с двумя парами боковых выступов.

4.2. Длинные мечи

На боспорских надгробиях представлены два типа длинных мечей: мечи без перекрестья и мечи с перекрестьем, бутеролью трапециевидной формы и вертикальной скобой или квадратной пластиной на ножнах, причем количественно изображения мечей второго типа преобладает. Таким образом, изобразительные памятники подтверждают бытование двух типов длинных мечей, что нам известно по находкам в позднескифских и сарматских погребальных памятниках.

На Боспоре в комплексах конца I в. до н.э. — II в. н.э. находки мечей второго типа не зафиксированы, если не считать единичной находки в Цемдолинском могильнике на юго-восточной периферии Боспорского царства и фрагментированной находки железного меча с перекрестьем в нимфейской катакомбе, которая может относиться к типу таких мечей. Мечи с перекрестьями как будто бы характерны на Боспоре для более позднего времени, III–IV вв. н.э. [Сокольский, 1954, c. 155]. Здесь очевидно, что мы стакиваемся с несколько различной картиной, которую представляют для Боспора изобразительные материалы и археологические источники.

О том, что, по крайней мере, часть длинных мечей, изображенных на надгробиях, имела ножны с вертикальной скобой, служившей для подвешивания ремня на портупейный ремень, свидетельствуют изображения таких скоб на мечах, представленных на надгробиях кат. № 16 (рис. 5. 2; 9. 4), 51 (рис. 9. 1), 56, 60 (рис. 8. 2), а также на мече, изображенном на надгробии Басилида, сына Басилида (рис. 11. 3), найденном в Керчи и датирующемся по характеру письма первой половиной II в. н.э. [von Kieseritzky, Watzinger, 1909, S. 87, Nr. 494, Taf. XXXV; КБН 662]. И здесь мы опять сталкиваемся с противоречием имеющихся до сих пор археологических источников и исследованных нами изобразительных материалов. Известные находки нефритовых скоб в Керчи [Trousdale, 1975, p. 102–108, 237–243, nos. SR 2, 4, 7; Cat. Daoulas, 1995, p. 112, no. 139; Cat. Mannheim, 2001, S. 23, 100, Nr. 1.6.2.2; Безуглов, 2000, c. 176] происходят из поздних комплексов IV в. н.э., при этом Трусдейл полагает, что они вряд ли попадают на юг России ранее конца II — начала III вв. н.э. [Trousdale 1975, 102] (*9 Неизвестно также точное происхождение китайской нефритовой скобы из коллекции А.Л. Бертье-Делагарда, найденной, по сведениям коллекционера, в 1894 г. в Прикубанье [Хазанов, 1971, c. 25, 149, табл. XV. 7; Trousdale, 1975, p. 25, 102, 103, 237, 238, pl. 19c; Andrasi, 2008, p. 120, no. 116 с литературой, pls. 57, 58). ). Изображения таких скоб на мечах с прямым перекрестьем на стелах, датирующихся I — первой половиной II вв. н.э., служит наглядным подтверждением использования на Боспоре в этот период длинных мечей «ханьского» типа.

На надгробии первого архонта Херсонеса, Газурия, сына Метродора, датирующемся первой четвертью II в. н.э., изображен меч с прямым перекрестьем в ножнах с бутеролью трапециевидной формы. Рукоять меча имеет расширяющееся кверху с плоской верхней частью навершие. К сожалению, большая часть ножен меча, изображенного на надгробии, закрыта щитом, поэтому мы не знаем, имелась ли у него скоба или квадратная пластина. Однако форма навершия рукояти, перекрестья и бутероли соответствует изображениям на некоторых боспорских надгробиях (см. выше). Подобной же формы навершие рукояти и перекрестье, а также пластина на ножнах, представлены и на мече, изображенном на центральной пластине золотой диадемы или гривны из Кобяковского кургана № 10 на окраине Ростова-на-Дону, который датируется концом I — началом II вв. н.э. (*10 Меч изображен лежащим на коленях у сидящего со скрещенными ногами персонажа азиатского облика и европеоидными чертами лица [Гугуев, 1990; Cat. Tokyo, 1991, no. 130, Прохорова, Гугуев, 1992, c. 143–146, рис. 5, 6; Cat. Zurich, 1993, Nr. 140; Cat. Daoulas, 1995, Nr. 91; Guguev, 1996, p. 53–56, figs. 3–8; Cat. Paris, 2001, no. 240; Cat. Frankfurt, 2003, Nr. 110; Мордвинцева, 2003, № 69, рис. 28; Мордвинцева, Трейстер, 2007, № А109.3, рис. 39, 65 с полной библиографией]. Это изображение помещено на центральной ажурной пластине, которая была приклепана к украшению. Трудно сказать, была ли пластина просто отремонтирована подобным образом или вставка изначально ей не принадлежала. В пользу второго предположения могут свидетельствовать не только европеоидные черты лица персонажа, но и полное отсутствие вставок на изображении центрального персонажа, что бросается в глаза при сравнении с фигурами боковых частей украшения [Трейстер, 2009]. Исследователи сопоставляли меч, изображенный на украшении из Кобяково, с мечами, изображенными на скульптуре Гандхары [Guguev, 1996, p. 58; Winkelmann, 2003, S. 76]. ) Интересно, что ножны мечей, изображенных на надгробии Газурия и на украшении из Кобяковского кургана, украшены продольными параллельными валиками, подобными изображенным на мече на стелах кат. № 55 (рис. 9. 6), 69 (рис. 9. 5). Подобным же образом украшена золотая обкладка ножен длинного меча с навершием в виде халцедоновой бусины и бронзовой бляшки в виде варваризованной головы Силена, обтянутой золотым листом и украшенной вставками, который был найден в сарматском могильнике II–III вв. н.э. у д. Лебедевка в Западном Казахстане [Мошкова, 1982, c. 82, 83; Mochkova, 1994, p.86, 87]. Каннелированной золотой пластиной были также украшены деревянные ножны меча, найденного в 1842 г. в одной из могил некрополя Пантикапея Д.В. Карейшей [Карейша, 1844, c. 612; ДБК, 1854, c. LXXII; ср. Ростовцев, 1918, c. 53; Rostowzew, 1931, S. 208]. Учитывая тот факт, что мастера боспорских рельефов очень тщательно передавали детали, очевидно, что не случайно в ряде случаев они изображали на ножнах длинных мечей узкую вертикальную скобу, а в других случаях — квадратную или прямоугольную пластину, практически перекрывавшую по ширине ножны, как это видно на рельефах кат. № 55 (рис. 9. 6), 59 (рис. 9. 3), 69 (рис. 9. 5). Месторасположение пластины с высокой степенью вероятности позволяет предполагать, что она также имела отношение к подвеске меча к портупейному поясу. Ближайшую параллель таким пластинам мы находим на некоторых из позднепарфянских скульптур из Хатры. С. Винкельман отмечает редкость изображений таких мечей (Breitschwert mit Osen-Aufhangung) — пластины на ножнах имели петли, через которые продевались ремни подвески [Winkelmann, 2003, S. 51, 125, Abb. 12 в нижнем ряду слева и справа; Winkelmann, 2004, Nr. 88, 101, 102; Sommer, 2003, S. 79, Abb. 114].

4.3. Колчаны и гориты

4.3.1. Гориты скифского типа с притороченными мечами

Находки таких горитов с притороченными к ним мечами нам неизвестны. Положение в могиле № 37/1950 некрополя Фанагории, датируемой I в. до н.э., меча рукоятью около левого плеча и клинком к левому бедру погребенного дало основание Н.И. Сокольскому предположить, что, возможно, меч был пристегнут к гориту [Сокольский, 1954, c. 154, 155, табл. V. 1, 2]. В погребении № 38/1988 нижнего некрополя Илурата рядом с длинным мечом, лежавшим слева от погребенного, была зафиксирована полоса древесного тлена длиной 45 см, предположительно от колчана, рядом с которой были найдены железные черешковые наконечники стрел [Горончаровский, 1998, c. 86, 87].

Следует, очевидно, согласиться с Н.И. Сокольским [1954, c. 159] — такой способ ношения меча можно считать походным — действительно, при ношении длинного меча слева на портупейном ремне у всадника, безусловно, возникали бы неудобства. Представленный на рельефах походный способ ношения длинных мечей мог сочетаться только с использованием горита скифского типа, которые носили за левым плечом. С горитами и колчанами центрально-азиатского типа этот способ походного ношения длинных мечей не сочетался.

Был ли представленный на боспорских надгробиях способ походного ношения длинных мечей местной боспорской инновацией, вопрос, на мой взгляд, открытый. С одной стороны, прекрасно известно, что подобным образом, за спиной, носился длинный греческий кавалерийский меч — махайра. С другой стороны — нам известны примеры положения в могилу длинных мечей ханьского типа с нефритовыми скобой и перекрестьем под спину — именно так был положен длинный железный меч в погребении № 1 кургана № 19 у хут. Сладковский в Нижнем Подонье, интересно, что и положение найденного в этом погребении кинжала, заходящего под правую берцовую кость, наглядно демонстрирует, что кинжал был закреплен на внешней стороне бедра [см. план погребения: Максименко, Безуглов, 1987, c. 184, рис. 1; Werner, 1994, S. 274, 276, Abb. 5]. В сарматских погребениях Поволжья и Подонья разного времени известны также случаи положения длинных мечей слева от погребенных в непосредственной близости от луков и колчанов (в погребении II–I вв. до н.э. № 3a кургана № 4 могильника Майеровский-III в Волгоградской области [Skvorcov, Skripkin, 2006, S. 255, Abb. 8. 6; Скворцов, Скрипкин, 2008, с. 99, № 4, 10, рис. 6. I; в погребении второй половины II в. н.э. сарматского всадника в кургане № 5/1984 некрополя Кобякова городища на Нижнем Дону [Гугуев, Безуглов, 1990, c. 164–166, рис. 1]).

4.3.2. Колчаны с двумя вертикальными отделениями

На рельефе из кристаллического гипса из Дура-Европос с посвятительной надписью Ашаду и Са’ада, датирующемся второй половиной II — первой половиной III вв. н.э. [Rostovtzeff et al., 1936, pl. XXX. 1; Perkins, 1973, p. 96–98, 122, pl. 39; Downey, 1977, p. 57–60, no. 45, pl. XII; Mathiesen, 1992, 79, 200, no. 181, fig. 59], на неоконченном рельефе на его оборотной стороне [Downey, 1977, p. 60, no. 45, pl. XII], а также на серии пальмирских рельефов II–III вв. н.э. (на рельефе с изображением конного божества из Джуб эль-Джаррах, ок. 100–150 г. н.э.: Colledge, 1976, p. 44, 45, fig. 26], а также на фрагментированном пальмирском рельефе с изображением всадника в Музее Дамаска [Tanabe, 1986, p. 173, no. 140; Herrmann, 1989, p. 767, 799, pl. Xb], на рельефе с изображением конного божества из Хирбет Рамадана в Музее Дамаска [Tanabe, 1986, p. 170, no. 137], на рельефе с изображением бога Абгала и Азизу, найденном в Хирбет Сармине, датированном 199 г. н.э. [Tanabe, 1986, p. 99, no. 58]) представлены гориты с одним трубчатым отделением и примыкающим к нему налучьем, обнаруживающие наиболее близкие параллели гориту на стеле Матиана (кат. № 72).

Колчаны, состоящие из двух трубчатых отделений, представлены на известняковом рельефе Абгала и Ахар, найденном в Хирбет Семрине в Музее Дамаска, датирующемся 154 г. н.э. [Tanabe, 1986, p. 169, no. 136; Cat. Turin, 2002, p. 102, no. 122], а также на одном из граффити из Дура-Европос [James, 2004, p. 194, fig. 117. I]. Тип колчана с двумя вертикальными трубчатыми отделениями, с налучьем, край которого сзади опускается несколько ниже, был широко распространен на Ближнем и Среднем Востоке в первые века н.э. [von Gall, 2002, S. 405–407]. Он представлен, в частности, на скальном рельефе, вероятно, начала III в. н.э. (*11 Рассматриваемый третий блок рельефа из Танг-и Сарвака датируется между 75 г. н.э. и началом III в. н.э. [см., например, Vanden Berghe, Schippmann, 1985, p. 84, 86], хотя Э.Де Веле, датирует его не ранее 220 г. н.э. [de Waele, 1975, p. 75–78]. Эту точку зрения разделяют также Т. Кавами [Kawami, 1987, p. 109, 110] и Х.Е. Матиесен, которые относят его «к самым последним годам перед завоеванием Элимаиды-Сузианы Сасанидами, однако вряд ли позднее, чем к концу 220-х гг.» [Mathiesen, 1992, p. 62, 133, см. также прим. 14 на с. 146). ) в Танг-и Сарваке в Иране [Ghirshman, 1962, Abb. 69; Vanden Berghe, Schippmann 1985, p. 79–81, fig. 12; p. 171, pl. 47; Kawami, 1987, p. 105–110, no. 41; p. 201–204, 255, fig. 19, pl. 49; Herrmann, 1989, p. 757, 797, pl. VIII; von Gall, 1990, S. 13–19, no. 2, Abb. 1; Mathiesen, 1992, p. 131–133, no. 9, fig. 16; Nicolle, 1996, p. 8, fig. 2, A], на терракотовом рельефе из Эламаиды с изображением парфянского всадника в Британском музее [Herrmann, 1989, p. 766, 794, pl. Vb; Curtis, 2001, p. 317, pl. IVc; Winkelmann, 2003, S. 119, Abb. 7 вверху].

Особого внимания заслуживают изображения горитов с подобными отдельными трубчатыми отделениями [о конструкции горитов, ср. Ilyasov, Rusanov, 1998, p. 121] у всадников в сценах охоты и сражения на костяных пластинах кангюйского пояса из Орлатском могильника (Согд), которые датируются различными исследователями по-разному. Но в последнее время в пределах I–III вв. н.э. [Пугаченкова, 1987, c. 58, 59; Пугаченкова, 1989, c. 149, рис. 71; Pugachenkova, 1995, p. 34, 35, fig. 17; Brentjes, 1989; Brentjes, 1990, p. 177, fig. 4; Brentjes, 1993, S. 39, Abb. 44; Abdullaev, 1995a, p. 159, 160, figs. 9, 10; Brentjes, 1995/96, p. 184; Ilyasov, Rusanov, 1998, p. 107–159 (I–II вв. н.э.); pl. IV. 1, 2; Маслов, 1999, с. 219–236 (I–II вв. н.э.); Ilyasov, 2003, p. 266–294; ср. Litvinsky, 2001, p. 144–155, fig. 7; Литвинский, 2002, c. 190–201 (III в. н.э.); Яценко, 2006, рис. 151]. Интересно, что у некоторых горитов, изображенных на орлатских пластинах, трубчатые отделения имеют разную длину, что, вероятно, предполагает использование двух отделений для стрел различной длины [Ilyasov, Rusanov, 1998, p. 120]. Подобные же гориты изображены и на пластинах слоновой кости со сценами охоты, изначально украшавших шкатулку и найденных при раскопках храма Окса в Тахти-Сангине (Южный Таджикистан), которые вначале датировались рубежом н.э. [Кат. Москва, 1985, c. 94, № 219; c. 98, № 247; Cat. Zurich, 1989, S. 50, Nr. 22; Brentjes, 1995/96, p. 184, pl. 6. 2; Литвинский, 2001, c. 43, 44, табл. 12, 13; Litvinsky, 2001, p. 137–166, figs. 1–3, 6; Литвинский, 2002, c. 181–213, рис. 1–6; Ilyasov, 2003, p. 266–294, pl. VI. 1, 2], а впоследствии — I–II вв. н.э. [Ilyasov, 2003, p. 294] или первой половиной III в. н.э. [Литвинский, 2001, c. 43, 44; Litvinsky, 2001, p. 155; Литвинский, 2002, c. 201].

Интересно, что на рельефе управляющего царским двором Дафна (кат. № 2; рис. 2. 2; 10. 4) отчетливо видно, что верхние концы отделений колчана имеют крышки или обкладки. На мой взгляд, есть все основания сопоставить их с золотыми пластинчатыми обкладками выс. 5,0 и 5,5 см или с крышкой, найденными в погребении № 4 некрополя Тилля-тепе. Возможно, что изображение обкладок/ крышек отделений колчана на рельефе Дафна подчеркивает его парадный характер.

Таким образом, представляется очевидным, что гориты рассматриваемого типа и колчаны с двумя трубчатыми отделениями, изображенные на боспорских надгробных рельефах, имеют центрально-азиатские прототипы [von Gall, 2002, S. 407]. Реальные гориты и колчаны такого рода могли быть заимствованы у сарматов — наблюдение, неоднократно высказанное исследователями [Толстов, 1948, c. 220, 221; ср. Gajdukevic, 1971, S. 418, Anm. 140; Десятчиков, 1972, c. 71, 72]. Справедливым в этой связи можно считать наблюдение В.А. Горончаровского [2001а, c. 218, 219; 2006, c. 45] о появлении луков центрально-азиатского типа на Боспоре уже к рубежу нашей эры и о том, что их носили справа, т.е. таким же образом, как и в Центральной Азии.